Агиттекстиль
В истории искусства пропаганды раннего Союза был своего рода оксюморон — агитационный фарфор: где дорогой, штучный фарфор и где массовая агитация? — но была и его противоположность, искусство поистине массовое. Будете смеяться, но судьба его на судьбу агитационного фарфора чем-то похожа. Речь идет об агитационном текстиле.
Вообще-то использовать рисунок на ткани как средство пропаганды вовсе не ноу-хау большевиков. Только в каталоге Музея ивановского ситца есть хлопчатобумажный платок 1867 г. «Подвиг Ивана Сусанина», есть несколько шелковых платков «300-летие дома Романовых» и есть платок 1915 года «С нами Богъ» с идущими в атаку русскими солдатами. Но вот чего действительно, кажется, никому раньше не приходило в голову — это отказаться от традиционных цветочков и орнаментов на рисунках набивной ткани, на самом ее раппорте. Что еще предложите? Детей называть агитационными именами? А, стоп…
Шутки шутками, но агитационный текстиль существовал. Ровно десять лет, начиная с 1923 года.
Почему именно с 1923-го? Ну, раньше было не до тканей вообще. В войну вся текстильная промышленность работала для фронта, а к тому моменту когда империалистическая война превратилась в гражданскую, фабрики попросту встали ввиду отсутствия сырья. Понадобилось выдавить басмачей из Средней Азии в Афганистан, чтобы на фабрики Иваново снова потянулись составы с сырьем.
(История советского текстиля — это по большей части история ивановского текстиля, просто потому что предприятия объединенного Иваново-Вознесенского треста, производили 49% всего хлопка и 77% всего льна в стране. Остается только удивляться тому, что ударное производство совершалось одновременно с ударной стройкой не просто новых фабричных корпусов, но в целом — со строительством целого нового города с общежитиями, столовыми, электростанциями, превращением Иваново в «Красный Манчестер».)
Одним словом, худо-бедно текстильная промышленность начала оживать только по окончании Гражданской. Скажем сразу, что к довоенному уровню производство вернется только к концу двадцатых, но и этого будет уже катастрофически недостаточно для все возрастающих потребностей выходящей на полномасштабную индустриализацию страны рабочих и крестьян.
И все же сразу как только фабрики снова заработали, тут же возник вопрос и о том, какие ткани они должны выпускать. Случилось сразу несколько вещей. Во-первых, прошла Первая Всесоюзная художественно-промышленная выставка и параллельно с ней прошла конференция, посвященная художественной промышленности. Во-вторых, Вера Мухина (это которая «Рабочий и колхозница») и Александра Экстер (это которая костюмы для спектаклей Таирова) организовали в Москве Ателье мод и при нем журнал «Ателье» (вышел, правда, только один номер, зато над ним поработали Чехонин, Кустодиев и Петров-Водкин). В-третьих, во ВХУТЕМАСе на базе трех мастерских бывшей Строгановки — ткацкой, набивной и художественного шитья — организовали Текстильный факультет.
Наконец, в контексте этого разговора самое главное — не где-нибудь, а в «Правде» вышла статья «Художники, откликнитесь!», в которой прямо говорилось о необходимости «обслуживать глубокую толщу всего населения СССР, создавая новые мотивы рисунка для ситцев и новые сочетания цветов на тканях».
Две женщины, воспринявшие призыв «Правды» всерьез, и стали основательницами советского агитационного текстиля. Первая, тридцатичетырехлетняя Любовь Попова — художница, участница малевичевского «Супремуса», ученица парижских кубистов и футуристов, оформитель нескольких спектаклей Мейерхольда — уже в следующем году умрет от скарлатины. Вторая, тридцатилетняя Варвара Степанова — художница, конструктивистка, жена Родченко, художественный редактор многих советских журналов — проживет до 1958 года, и ее именем в 2016-ом назовут улицу в Москве.
Они прислали свои эскизы на Первую ситценабивную фабрику столицы, их пригласили к сотрудничеству, Попова проработала всего ничего, Степанова — около двух лет, причем одновременно с этим она преподавала на Текстильном факультете ВХУТЕМАСа.
Набивные ткани Поповой и Степановой — торжество чистой геометрической формы: кружочки да квадратики, линии да углы. Сейчас в них не было бы ничего необычного (есть фото Родченко Лили Брик в платке с принтом Степановой: принт как принт), но в 1923 году публика, привыкшая к цветам, огурцам и горошку — не поняла.
Сейчас принято считать, что советская власть, устанавливая свою идеологию, диктовала все подряд, в том числе и то, какие рисунки на тканях делать, но в действительности все было несколько сложнее. Были художники, которым не терпелось внедрить в жизнь новейшие достижения прогрессивной мысли. Были директора трестов, которым нужно было продавать свою продукцию на внутреннем и внешнем рынке. Был покупатель, для которого покупка отреза ткани была большим событием. До эпохи дешевых шмоток на один сезон, сшитых низкооплачиваемыми рабочими в Бангладеш, было еще ой как далеко — вещи шились на всю жизнь и передавались по наследству, старые вещи перешивались, а отрез ткани мог быть инвестицией, подарком или приданым.
Одним словом, никаких свидетельств того, что власть декретами заставляла художников рисовать раппорты с серпами и молотами, а руководителей производств — запускать их в производство, не обнаруживается. Скорее похоже на то, что художник рисовал их сам, по велению революционного сердца, осторожные руководители допускали с новыми тканями некоторые эксперименты, а покупатель, в массе своей весьма консервативный, чаще выбирал старые-добрые цветочки, огурцы и горошек, если не вовсе ткани без всякого рисунка, тем более что они дешевле.
Во всяком случае в товарных номенклатурах конца двадцатых — начала тридцатых годов агитационный текстиль занимает весьма скромное место. Редко удается увидеть платья с шестеренками и на фотографиях того времени. Нельзя сказать, что их вовсе нет — появляются то тут, то там, но все же в виде исключения. В великом фильме Александрова «Светлый путь» Золушка — Любовь Орлова становилась ткачихой («Я отведу тебя в наш дворец», — говорила ей фея и вела на прядильную фабрику им. Ногина), мало того — героем труда и депутатом Верховного Совета, но абсолютно все платья, в которые одета она или ее подруги, — самые обыкновенные, в крайнем случае в горошек.
Более того, в том же фильме агитационный текстиль напрямую высмеивался. Директору фабрики показывали образцы новых тканей:
— Сельскохозяйственная тема, трактора.
— А нет ли у вас чего-нибудь поиндустриальнее?
— Поиндустриальнее? Вот есть нефтяные вышки. По талии можно фабрики пустить, заводы…
— Дыма мало.
— Что?
— Я говорю, дыма мало!
— А, дыма можно прибавить!..
Правда, «Светлый путь» будет снят только в 1939 году, и к тому времени агитационный текстиль уже останется в прошлом, но все же: раз высмеивали — значит, было что высмеивать, то есть всем знакомо было то, что высмеивается (где вы видели, чтобы высмеивался агитационный фарфор? — нет, он только для западных коллекционеров).
И в самом деле, эксперимент с супрематическими, кубистскими и прочими футуристическими рисунками не зашел, но почти сразу на их место, на место абстрактных углов и линий — пришли рисунки тематические, предметные. Публика, даже городская, относительно прогрессивная, не была готова к чистой геометрии, ей нужна была конкретика. Если не розы и лилии — то трактора и шестеренки.
Сначала Сергей Бурылин в Иваново и Оскар Грюн на «Трехгорной мануфактуре», а потом выпускники Текстильного факультета ВХУТЕМАСа Любовь Силич, Дарья Преображенская, Лия Райцер, Михаил Хвостенко и некоторые другие — дают стране десятки и сотни раппортов для набивных тканей, уже не абстрактных, а вполне конкретных.
На этих тканях — паровозы, аэропланы, велосипедисты, шагающие демонстранты, строительные краны, пароходы, пропеллеры, дымящиеся трубы, буденовки, пионеры, флаги и пятиконечные звезды, снопы и серпы с молотами, дирижабли, гребцы, шахтеры, электрические лампочки, — по ним одним можно было бы изучать эпоху. Бесконечные аббревиатуры: КИМ — Коммунистический интернационал молодежи, МОПР — Международная организация помощи борцам революции, 5 в 4 — пятилетку в четыре года, ВКП(б), РСФСР, СССР и даже «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — четыре слова, вписанные в пять лепесточков условной ромашки.
Как уже было сказано, агиттекстилю было отпущено лишь десять лет. В 1933 году в той же «Правде», которая десять лет назад призвала художников откликнуться, вышла статья фельетониста Григория Рыклина (скоро он на десять лет возглавит редакцию «Крокодила») «Спереди трактор, сзади комбайн», в которой высмеивались облегающие платья с сельскохозяйственными мотивами и подштанники с Турксибом (это такая железная дорога, одна из главных строек эпохи). Через шесть недель после появления фельетона вышло постановление Совнаркома «О работе хлопчатобумажной промышленности», осуждающее «плохие и неуместные рисунки под видом введения новой тематики». Сразу после этого в Иваново прошла выставка «Брак в производстве» — ситцы с тракторами были выставлены на позор, а сотни валов с агитационными раппортами были стерты; как видно, культура отмены — вовсе не изобретение нашего времени.
Эпоха революционного панк-рока прошла, советская легкая промышленность навсегда вернулась к производству мещанских и даже, может быть, в какой-то мере буржуазных тканей с цветами, огурцами и горошком. И только сейчас эти ткани смотрятся свежо и круто, и хочется надеть яркую рубашку с тракторами и молотилками в обрамлении гроздьев винограда и аппетитных персиков. Эскизы к этим тканям за бешеные деньги уходят на западных аукционах, а сами раппорты вдохновляют дизайнеров на лондонских и парижских неделях мод.
Что ж, в некотором приближении можно обобщить: судьба агитационного текстиля в раннем Союзе совершила ту же фигуру, что и судьба других попыток привить революционную повестку и революционные идеи авангардного искусства к пышно зеленеющему древу жизни — фактичности человеческого быта. Что-то привилось, а что-то не прижилось — но сами идеи этого искусства, как сейчас понятно, опередили время и в какой-то мере определяют искусство уже нашей эпохи. То, что казалось диким, да и было, что уж там, диким в конце двадцатых — начале тридцатых, оказывается для нас сегодняшних чем-то вроде доски на Пинтересте: надо будет иметь в виду на будущее.
Вадим Левенталь