Увидеть Париж и умереть
Заголовок этого текста, разумеется, шутка, травестирование трагедии. Но история «Мира искусства» и есть, по сути, трагедия, которую успешно травестировали сами же «мирискусники».
Даже странно рассказывать про «Мир искусства». Кто про них не знает? Самый успешный коллектив русских художников ever. Собрание звезд. Художники, определившие развитие мирового искусства на сто лет вперед. Что еще нового можно про них рассказать? Все же попробуем.
Начнем вот с чего: никто из них не был образован. Ну, или как. Нужно представить себе конец 1880-х в Петербурге, столице империи. Дом Бенуа, что у Николы Морского. Это сейчас — улица Глинки, там просто постоять не остановишься: трафик. Пыльно и шумно. Но тогда там — квартира архитектора Николая Леонтьевича Бенуа, где растет его сын Александр. Ну гимназия Мая, элитнейшая школа, но больше — ничего. И так все.
Все его друзья — юноши, которые ходят к нему в гости. Школьники. У них кружок. Дягилев, Лансере, Сомов, Философов, Нувель и другие. И этот кружок оказывается самым главным университетом страны. Кто они такие? И в какое время они растут? В какое время и в какой среде? Аристократы? Ну как. Скорее — интеллигентская буржуазия.
Бенуа, как мы сказали, сын архитектора и внук архитектора, Альберта Кавоса, человека, построившего Мариинку в Питере и Большой театр в Москве. Сомов — сын хранителя Эрмитажа, историка искусств Андрея Сомова. Философов — сын главного военного прокурора страны, но что куда важнее, он — сын Анны Философовой, главной русской феминистки эпохи. Дягилев — сын ее брата. Лансере — сын скульптора Евгения Лансере и брат Зинаиды Серебряковой. Достаточно? Это не простые мальчики, но — crème de la crème, сливки всего культурного слоя, который смогла нарастить империя за двести лет своего существования.
Что касается времени. Они начинают собираться и обсуждать искусство в конце 1880-х и просуществуют как объединение художников до середины 1910-х. В истории это тридцатилетие называется Belle Epoque. Есть даже фильм, который так и называется; если хотели посмотреть на семнадцатилетнюю обнаженную Пенелопу Крус — велкам. Есть огромное количество фильмов об этой эпохе; лучший из них — «Под покровом небес» Бертолуччи. Суть эпохи — величайшее в истории имущественное неравенство. Громадные массы населения во всем (цивилизованном — в том числе) мире живут в убожестве — для того, чтобы тот самый 1% жил, не зная горя. Вот они и не знают.
Для России — это еще и время реакции после убийства Александра II. Думать о политике небезопасно, но они и не хотят. Что им политика, у них на уме искусство. И только оно. Старшее поколение художников, звезды своего времени — передвижники, их искусство во многом политическое, но для мальчиков, собиравшихся в доме Бенуа у Николы Морского, политика — фу. Искусство для них — побег от реальности. В Средневековье, в XVIII век, в Пушкинскую эпоху, куда угодно, лишь бы прочь от своего времени.
В религиозную философию, в мистицизм — вхожу я в темные храмы; да, Блок, профессорский внучок — почти их ровесник. Это же Блок к концу жизни назвал трехтомник своих стихов «трилогия вочеловечивания». В том смысле, что от мистики и бегства от реальности он пришел к тому, чтобы увидеть прямо рядом с собой, как в соседнем доме окна жолты, по вечерам, по вечерам скрипят задумчивые болты, подходят люди к воротам. Люди — это рабочие. Рабочие, которые устроят революцию в 1917 году. У каждого из «мирискусников» будет своя «трилогия вочеловечивания».
Но до того момента еще тридцать лет. Целых тридцать лет живописи, рисунка, театра, музыки, архитектуры, искусства интерьера, фарфора, критики и теории искусства. Да, всем этим они занимались, не получив формального образования. Им было не нужно. В силу происхождения, благодаря всему, что окружало их с детства, спасибо кругу общения — они и так были лучшими из лучших.
Они образовывали друг друга сами. Начали с того, что читали, собираясь по вечерам, друг другу лекции по истории искусства. Довольно быстро пришла идея журнала. Семейное предприятие, дружеский кружок, тусовочка. Как назвать? «Мир искусства». Идея все та же — побег от реальности в такой мир, где есть только оно. Это сейчас для некоторых прекраснодушных товарищей Belle epoque — идеал; живущие в том времени никакого хруста французской булки не слышали, для них это были годы дальние, глухие, когда в сердцах царили сон и мгла, и Победоносцев над страною простер совиные крыла (ну да, снова Блок, куда без него).
Вдруг оказалось, что «Мир искусства», журнал, который организовали несколько мальчиков из хороших семей, — стал точкой сборки для всей культуры страны и эпохи. Где журнал — там и выставки. Они начинают выставляться, привлекая всех, кого находят вокруг. Десятки художников, шумный успех, влияние. Проклятия со стороны старшего поколения и восторг ровесников.
В рамках маленькой статьи невозможно рассказать обо всем. Скажем главное. Журнал, выставки, театральные постановки, книжная графика, вот это вот все — все, что сделали эти ребята и стало культурой своего времени. «Мир искусства» — это явление гениальности. Каждый из символистов по отдельности был умнее символизма, каждый из акмеистов был талантливее акмеизма, но у «мирскусников» было наоборот: каждый из них не был гением, но «Мир искусства» в целом — был.
Что это было за искусство? Манерные пейзажи и портреты Сомова. Зарисовки Бенуа из Версаля. Виньетки Бакста и Лансере. Городские пейзажи Добужинского. Бешеная организационная активность Дягилева. И все это — как можно дальше от историзма, от политики, от реальности. Они ориентируются на Гофмана, Гете, Бердслея, Вагнера, Ницше. Их мир — театр масок, commedia dell’arte, карнавал, балаганчик. Их идеал — искусство в себе. Но рано или поздно реальность их догонит.
Это случится в 1905 году, когда перестанет выходить журнал, когда товарищество почти распадется, когда на них будет крошить французскую булку батон подрастающее и уже очень политизированное поколение и когда случится первая русская революция. Она же во многом их и разделит. Бенуа, главный идеолог сообщества — спрячется в Париже. Дягилев в Петербурге затеет сатирический журнал.
Так «мирискусники» станут первыми и в моменте главными пропагандистами страны. Первый номер «Жупела» выйдет 2 декабря 1905 года. Именно в «Жупеле» появятся «Солдатушки, бравые ребятушки, где же ваша слава?» Серова, «Орел-оборотень» Гржебина, «Москва I. Вступление» Кустодиева, «Октябрьская идиллия» Добужинского, «Осел» Билибина — все главные политические карикатуры эпохи. Журнал закроют после третьего номера, но Дягилева это не остановит, он тут же начнет другой, «Адская почта», который тоже просуществует только три номера, но тоже станет вехой в истории русской карикатуры и вообще русского политического искусства. Сотрудничать будут Леонид Андреев, Бунин, Бальмонт, Сологуб, Вячеслав Иванов, Куприн и даже Горький — все сплошь первые имена.
Нельзя сказать, что у «мирискусников» была политическая программа: не было. Трудно сказать, были ли у них вообще политические воззрения. По большей части они в целом презирали политику. Ну да, иногда высказывали какие-то взгляды, но сегодня такие, а завтра другие. Их болтало. Время неумолимо требовало определиться, но они не хотели и не умели.
Тем более что как раз в после революции, в 1907 году в Париже начинаются первые «русские сезоны», и с этого момента начнется новая глава в истории «Мира искусства» — глава, относящаяся уже не столько к искусству русскому, сколько к искусству мировому. Балеты, которые придумают Бенуа с Бакстом, Фокиным и Дягилевым (а потом с Нижинским и tutti quanti) — окажутся в мировом масштабе главным событием в искусстве. И — вот сюрприз — они снова будут максимально далеки от политики и историзма. «Павильон Армиды», «Нарцисс», «Дафнис и Хлоя», «Карнавал», «Петрушка», наконец — средневековье, балаганчик, XVIII век, все как мы любим, лишь бы спрятаться от страшной реальности приближающейся мировой бойни.
Да, они проживут еще долгую жизнь. Бакст умрет в 1924 году в Париже. Дягилев — в 1929-ом в Венеции. Добужинский — в 1957-ом в Нью-Йорке. Бенуа — в 1960-ом снова в Париже. Лансере, наоборот, в Москве в 1975-ом. Но главное, что они сделали останется в Прекрасной эпохе. Трагедия тряпичной куклы с живой душой на фоне жестокого разухабистого балаганчика — вот история «Мира искусства» в политическом контексте времени.
Блистательное искусство, искусство бегства от реальности, Париж и Версаль — Версаль, в котором на акварелях и гуашах Бенуа почти никогда не будет людей, — искусство эпохи, которая изо всех сил закрывала глаза на собственные ужасы, ужасы, что в, конце концов, ее и погубили, — вот история «Мира искусства». Время, которому хотелось спрятаться в прошлом — мама, роди меня обратно! — в Средневековье, туда, где «Роза и крест» (Блок, снова Блок!), в Петровскую эпоху, в эпоху Елизаветы, в Пушкинскую эпоху, даже в царскую охоту — да, Бенуа и Лансере иллюстрировали некоторые тома «Великокняжеской, царской и императорской охоты на Руси», эпического издания, от которого тянется ниточка к главной русской комедии девяностых, ибо первая и последняя сцены великого фильма Рогожкина вдохновлены именно им, и значит, даже в «Особенностях национальной охоты» поучаствовали «мирискусники».
Одним словом, «Мир искусства» — это нутряное искусство эпохи, не только русской, но и мировой, но тут есть нюанс. Тоска по мировому искусству в русском контексте и в начале двадцатого века означала тоску по Парижу. Может быть, даже не столько по конкретной столице Франции, сколько по Парижу муз, вдохновения, всей европейской живописи, литературы и музыки. И — да, они увидели Париж. Тот самый Небесный Париж, идеальный Париж, эйдос Парижа. И вместе с ними его увидела эпоха и увидел весь мир. Но сразу после этого, в августе 1914 года время радикально изменилось, эпоха умерла, и вместе с ней умерло ее искусство. «Мир искусства» умер. И настало время машин, пароходов, газовых атак, массовых бомбардировок, гибели «Титаника», гражданских войн, обнищания наций, крови и стали.
И сейчас «Мир искусства» остается для нас прекрасным сном, нежностью, счастьем, умилением, далекой и прекрасной звездой. Но вместе с тем — реальностью нашего времени.
Вадим Левенталь.